Неделю назад приснилась бабушка (эта - уже по матери которая, по отцу - Бабка, и только так).
Солнечный ранне-июньский день, Вельск, дом на Гагарина, причём холодных сеней/крыльца ещё не существует, а веранда уже есть (таким дом был во второй половине пятидесятых - у Деда было всего две руки, а бабушка - то с дочерьми, то парторгствует). Я на веранде (летом то была _моя_ комната), стук в дверь. Смотрю: бабушка. Причём, я отдаю себе отчёт в том, что она умерла десять лет назад. Выглядит весьма бодро, как в девяносто шестом: осанка ярой коммунистки, причёска по моде пятидесятых (до плеч, чёлка слегка взбита), в серой кофте (кажется, это называется кардиган), бежевом пёстром платье-халате, на глазах - очки (линзы сверху тёмно-коричневые и плавно переходят в прозрачные внизу), причём не её обычные в тонкой металлической оправе, а в модерновой пластиковой с декоративными цветочкоподобиями на дужках (вообще-то не её стиль, но вполне идут).
Открываю. Она мне с эдакой под'ёбочкой доброй и тонкой, непередаваемо затёртой украинской интонацией:
- Здравствуйте, у Вас тут _бабушка_ _живёт_? [ага, шуткует она так - сама тоже знает, что мёртвая]
- У нас, - запускаю в дом. Проходим на кухню, она заваривает чай, сидим пьём чай, если о чём и говорим, то реально не помню. Сцена с чаем, в принципе, в памяти сжата да "заварочник, по чашкам, глоток".
Потом бабушка уходит.

В состоянии лёгкого охеревания иду к брату в комнату (а ведь за стенкой от кухни-то). Он - тоже, как в девяносто шестом: ещё не отожравшийся двадцатилетний дембель, у которого скулы вполне отслеживаются. Куда-то собирается (чи на блядки, чи к своей будущей жене), но одет в свою старую камуфляжную куртку с нашитыми ефрейторскими лычками. Рассказываю ему предыдущую телегу, мол, прикинь, брат, бабушка приходила, чаи гоняли, а ничего, что она десять лет того?
- А, это нормально, - отвечает.
Заходим с ним на кухню: чай свежезаваренный есть, бабушки нет.
Просыпаюсь.